Самый красивый трамвайный маршрут Москвы: №39

Справа по ходу движения — павильон станции метро «Чистые пруды», первой линии 1935 года. Что объединяет его с гробницей древнеримского пекаря Эврисака? Круглые окошки, которыми архитектор Николай Колли украсил фасад. Павильон Колли должен был спроектировать за 25 дней — вот это дедлайн! Но Николай Джемсович не растерялся, а помощь пришла издалека — из античности.

За сто лет до этого в Риме обнаружили необычную постройку с окошками. Она выглядела как амбар для зерна, с отверстиями, чтобы его проветривать. Но оказалась гробницей древнеримского пекаря Эврисака. Он был рабом-счастливчиком, вольноотпущенником, заработавшим состояние и положение в обществе благодаря своему пекарскому бизнесу. Но хлеб — бренное, а искусство — вечно. Никто бы не вспомнил через тысячи лет об Эврисаке, если бы его гробница не вдохновила архитекторов модернизма. Отсылки к её круглым окошкам найдутся и во внутреннем дворе РГБ, в оформлении Лужников и тут — на павильоне «Чистых прудов».

Слева от нас — Чистые пруды. Их нынешнее имя — антипод историческому: Поганые болота. Сюда сбрасывали отходы мясники с Мясницкой. Москвичи терпели, пока в конце XVII века смрад Поганых не унюхал Александр Меньшиков. Он приказал очистить болота и устроить полный ребрендинг. Так появились Чистые пруды и на них в танцевальном па вплыли уточки и праздно гуляющие москвичи.

Здесь всегда было весело. В «Чистых прудах» Юрий Нагибин вспоминает из своего детства в 1930-х продавших бумажные фонарики «китаянок с крошечными ступнями, оставлявшими на песочных дорожках бульвара детский, лишь более глубокий след», леденцовых петухов и опасное катание школьников на подножках и буферах трамвая. «Для нас, городских мальчишек, трамваи были тем же, чем волки и медведи для ребят таежной глуши, дикие кони для детей прерии», — вспоминал писатель.

Многое изменилось, но Чистые, ЧП, Чистаки (как их только не называют) — культовая точка для встреч наравне с фонтаном ГУМа и памятником Пушкину.

Слева — знаменитый амфитеатр «Яма», выстроенный вокруг фрагмента фундамента стены Белого города, защищавшей Москву в XVI–XVII веках.

Давно потерявшую оборонительный смысл и обветшавшую стену снесли при Екатерине II элегантным жестом: москвичам просто позволили разобрать стену на стройматериалы. Здесь на её месте появилась Хохловская площадь, а на ней — первые купеческие гостиницы. До этого в Москве остановиться можно было лишь в постоялых дворах да в трактирах. Вероятно, название площади, как и соседней Маросейки (искажённое «Малороссейки») указывает, что здесь жили выходцы из Украины.

От всего этого не могло не остаться и следа — по сталинскому плану реконструкции Москвы, здесь бы прошла автомобильная магистраль. Но пронесло! Автомобили попробовали заявиться сюда уже в начале XXI века. Тогда на площади начали строить парковку, но наткнулись на фундамент стены. Так появилось культовое общественное пространство.

Стену Белого города снесли два с половиной века назад, но на карте она осталась: на освободившемся месте пролегло Бульварное кольцо, по которому мы и едем. Это обычная история для старых европейских городов. Вот и французское слово boulevard происходит от нидерландского bolwerk («бастион»).

Посмотрите налево — и представьте на месте тенистой аллеи Яузского бульвара стену Белого города — высокую, белёную известью. Название Белый город, — впрочем, скорее всего, не от цвета стен, а по «белым» землям. Такие земли в пределах крепости не облагались земельным налогом, ведь принадлежали боярам и дворянам на службе у царя. А за стеной начинались «чёрные» земли купцов, ремесленников и крестьян — они платили сполна.

О том, что здесь когда-то заканчивался город, напоминает разве что перепад рельефа: одна сторона Яузского бульвара заметно выше. Это — скрытый под тёплым пледом почвы и цветов вал того самого древнего Белого города.

Справа — остров посреди Москвы, наш аналог парижского Ситэ. Забавно, что у него толком нет названия: кто-то зовёт его Балчуг, кто-то — Болотный или Садовнический. Когда-то здесь были Садовые слободы без всякого полива: местность и так постоянно подтапливало. Так, что другую часть острова называли просто Болото.

Там, на Болоте — будущей Болотной площади — был огромный рынок. Туда каждый день свозили по 18 вагонов товаров, от судаков до арбузов, а по торговле мясом Болото уступало лишь Охотному ряду. И всё это источало жуткое зловоние, потому что гнилые продукты торговцы сваливали тут же. Таким рынок оставался до 1936 года — советская власть взялась за него последним.

А если чуть отойти к берегу Москвы-реки, зимой вы бы увидели мужиков, достающих из реки гигантские куски льда для погребов-холодильников, которые почему-то называли «кабанами».

И вот мы въехали в Замоскворечье с его купеческим духом. Здесь были свои слободы: Кадашевская, Овчинная, Кузнецкая, Монетчики, Наливки, Татарская… Именно в Татарской слободе в 1823 году построили первую московскую мечеть, а в начале ХХ века здесь появились и татарский театр, и библиотека тюркских народов.

Эту часть Москвы часто беспокоили наводнения, и некоторые особенно осторожные купцы вроде Павла Третьякова готовились к ним заранее. Чтобы галерею Третьякова не затопило, вокруг неё даже соорудили специальную стену. Помогло! Но не все были такими дальновидными. В 1908 году уровень воды в Москве-реке поднялся на девять метров (три этажа!): затопило Болотный остров, Лужники и большую часть Замоскворечья. Среди тех, кто проигнорировал предупреждения о прибывающей воде, был и сахарный склад. Река унесла почти пять с половиной тысяч тонн сахара. Мальчишки радостно черпали кружками и пили. А москвичи ещё долго вспоминали тот день, когда Москва-река была сладкой.

Слева — Павелецкий вокзал. Вы задумывались, почему Павелецкий? Короткая (252 км), но важная дорога до посёлка Павелец в Рязанской губернии соединила Москву и крупнейшую частную железную дорогу Российской империи — Рязано-Уральскую.

Позже вокзал отметился в поэме Маяковского «Владимир Ильич Ленин»:

Это

его

несут с Павелецкого

по городу,

взятому им у господ.

Улица,

будто рана сквозная —

так болит

и стонет так.

Именно на Павелецкий вокзал прибыл траурный поезд с телом вождя. Теперь у вокзала есть музей с этим вагоном и паровозом.

В 1980-х вокзал увеличили так, что внутри оказался целый павильон станции метро.

Взгляните вперёд и влево. Это — Данилов монастырь. Один из старейших монастырей города, он повидал с XIII века всю российскую историю: его стены осаждали войска то Золотой Орды, то Лжедмитрия II, колокола переправлялись на пушки, на монастырском кладбище хоронили жертв московской чумы, а в советское время в разорённом храме устроили приёмник-распределитель для беспризорных детей.

Сейчас комплекс монастыря состоит из отреставрированных барочных храмов XVIII века и классицистических построек XIX века. Над всем этим разносится звон знаменитых даниловских колоколов — их подбор считался самым мелодичным в Москве. После закрытия монастыря колокола продали по цене металлолома американскому дипломату Чарльзу Крейну. Почти 80 лет колокола были в Гарвардском университете, а в 2008 году вернулись домой.

По левому борту — Дом атомщиков. Его ещё называют «домом холостяков» — за однокомнатные квартиры. Но кроме них есть и четырёхкомнатные двухэтажные! Ещё и на верхних — 13 и 14 — этажах с роскошным видом. Впрочем, окна лучше не открывать, — потом полдня будете протирать дом от пыли.

У первых жильцов пыли и шума было ещё больше: дом строили с 1972 по 1986 год. И когда один конец был только в проекте, другой уже заселяли. Дом 400-метровой длины ещё называют «лежачим небоскрёбом»: встал бы — дал бы фору башням Москва-Сити.

Но почему же Дом атомщиков? Его строили архитекторы из министерства атомной промышленности — и по привычке придали ему устойчивость от ядерного взрыва: например, стены для большей устойчивости стоят под углами 87° и 93°.

Даниловский рынок слева — один из старейших в Москве: появился в 1282 году как сателлит старейшего же московского монастыря — Даниловского. Это была обычная история, торговцы всегда кучковались вокруг монастырских стен.

Москва менялась, менялись цари, генерал-губернаторы, мэры. Приходили и уходили татаро-монголы. В Москву входил Наполеон — и убегал из неё, сверкая французскими пятками. А рынок так и стоял. И, кажется, не будь его, Москва бы закрутилась и улетела в космос. Как та летающая тарелка (или инопланетный цветок), которой рынок накрыли в 1970-х.

Железобетонный купол словно завис в воздухе над грудами дынь. Внутри — ни единой опоры. Держится купол на невидимых опорах, которые уходят на 8 метров в землю там, где лепестки касаются земли.

В 2010-х рынок реновировали на манер испанских рынков и теперь там можно не только купить овощей и фруктов, но и выпить спешелти-кофе и съесть отличный фо-бо.

Мы едем по интереснейшей улице. В XVIII–XIX веках здесь была ещё одна городская стена — Камер-Коллежский вал вокруг Москвы.

Камер-коллегия контролировала таможенные сборы — тогда они действовали между регионами и внутри страны. Например, у Москвы была своя таможня. И каждый, кто ввозил в Москву алкоголь, должен был заплатить пошлину. Чтобы контролировать это, вокруг Москвы насыпали вал, переехать который на телеге было сложно. Вал стал чем-то вроде условной границы города. Во время эпидемии чумы, умерших хоронили именно за валом. Эти места считались лихими — особенно разбойниками славились Марьина Роща и Халиловка.

Во второй половине XIX века внутреннюю таможню отменили, а вал срыли. Он остался только в топонимах: Сущёвский вал, Крутицкий и наш — Серпуховский.

Справа за деревьями — уникальный градостроительный эксперимент 1920-х — Хавско-Шаболовский жилмассив. Заводы на Шаболовке были давно, но вокруг них была сущая деревня. С приходом советской власти за быт шаболовских рабочих взялась архитектурная группа АСНОВА. Это были рационалисты, взошедшие на небосклон советской архитектуры одновременно с конструктивистами. Рационалисты призывали к более человечному подходу, конструктивисты ставили на утилитаризм — и победили. Впрочем, вскоре обе архитектурных звезды сгинут в чёрной дыре сталинской эпохи.

Хавско-Шаболовский жилмассив — один из немногих памятников рационализма. Здесь пытались предусмотреть всё для жизни: от ЗАГСа до бани. Дома стоят под углом 45° к сетке улиц. Это придаёт динамичность пейзажу и защищает от шума и пыли. Для навигации придумали сложную систему окраски домов в красный, белый и серый. В 1970-е всё покрыли одним блёклым цветом. Но сейчас революционный окрас восстанавливают — и район снова обретает былую энергию.

Слева — важнейший памятник конструктивизма — дом-коммуна на улице Орджоникидзе. Представьте, вы студент, и только въехали в общежитие. Оно не простое, а экспериментальное. Утром у вас по графику совместная зарядка на крыше, потом санитарные процедуры и чистка зубов, затем обед в коммунальном корпусе и занятия. Вечером вы должны оставить вещи в гардеробной и в нижнем белье пройти в спальную кабину.

Архитектор Иван Николаев специализировался на строительстве промышленных объектов. Вот и его общежитие должно было стать фабрикой, где делают новых советских людей. Но радикальные эксперименты архитекторов-конструктивистов наткнулись и на сложность технической реализации, и неготовность людей к такой жизни.

Справа, чуть вдалеке, — одно из самых необычных зданий своего времени. Здание Президиума РАН задумали в 1960-е, начали строить в 1970-е, а закончили вообще в 1990 году — как раз к концу СССР. Времени ушло — как на египетскую пирамиду. И легенд и конспирологических теорий у «Золотых мозгов» (так здание прозвали за ретрофутуристическое навершие), — не меньше, чем у пирамид. Ему приписывают и связь с инопланетянами, и секретные подземные этажи.

В 1990-е здание заняли коммерческие фирмы: от ЮКОСа до гостиниц с сомнительными услугами. Сейчас в нём снова работают учёные. И уже не попасть в ресторан на 22 этаже, из которого когда-то была видна вся Москва — как на ладони.

Слева — Дарвиновский музей, воплотившаяся детская мечта. Основатель одного из первых в мире музеев эволюции Александр Котс сам про себя говорил, что уже с трёх лет чувствовал себя зоологом, а с пяти — «музейцем, страстным собирателем всего, что относится к животным». В 19 лет он отправился в экспедицию по Западной Сибири и привёз оттуда коллекцию чучел, которая ляжет в основу будущего музея — одного из крупнейших в Европе музеев, посвящённых эволюции.

Годом рождения музея считается 1907 — тогда Котс устроился преподавателем Московских высших женских курсов и зарегистрировал свою коллекцию как маленький учебный музей. Коллекция быстро росла — восхищённые энтузиазмом Котса европейские учёные отправляли ему редкие чучела в подарок. Революции и национализации Котс обрадовался — и остался директором музея до конца жизни в 1964 году.

Правда, обещанное музею в 1926 году здание так долго согласовывали и строили, что закончили модернистский шедевр только в 1995 году.

По правую руку — знаковый памятник советского модернизма: Большой московский цирк, похожий на цветок лотоса над водной гладью.

Один из самых больших цирков в Европе начали строить в 1964 году и рассчитывали завершить за три года, но достроили только к 1971. Дело было в сложной конструкции шатра со складчатым куполом, каждая деталь которого весит 30 тонн.

Зато получилось роскошно. Цирк был нашпигован техническими чудесами своего времени: динамики в спинках кресел, ксеноновые прожекторы, система сменных манежей — конный, ледовый, водный, иллюзионный, световой. Говорят, система смены манежей, говорят, работала на тогда секретной военной технологии. А для Брежнева, большого любителя цирка, сделали особый подземный гараж, откуда тот мог подняться на специальном лифте прямиком в правительственную ложу.

Уже в наши дни многие переживали, что уникальный цирк может исчезнуть, но, к счастью, его сохранят и реконструируют — для новой яркой жизни.