Один из самых мифологизированных московских образцов модернизма среди жилья. Стены под углом 87° и 93° придают ему особую устойчивость. Тут обычно вспоминают, что дом построен по заказу «атомного» министерства среднего машиностроения. Но прямых свидетельств того, что дом строили с расчетом на атомный взрыв, нет. Нет и подтверждения тому, что соавтор архитектора Всеволода Воскресенского Владимир Бабад просто ничего раньше не строил кроме реакторов. Зато очевидно, что жильцов хотели обеспечить инфраструктурой: от клубных помещений до гастронома. На верхних этажах — двухуровневые квартиры, опоясанные лентой балконов.
За внушительные размеры и суровую монументальность дом прозвали кораблем. Во время затянувшегося строительства (1972–1982) и сразу после он и правда напоминал корабль, гордо плывущий сквозь зелень и низкоэтажную застройку. Новое время окружило памятник модернизма высокими зданиями, визуально отправив судно прозябать в доках.
Как угодить будущим жильцам нового дома? Спросить их, что они сами хотят, — заняться архитектурой соучастия. Так и поступил архитектор Натан Остерман при строительстве Дома нового быта (1965–1971) на улице Шверника. Молодые семьи решили, что при небольшой площади жилья нужны отдельная столовая, гостиница, ясли, помещения для кружков, бассейн и даже комната для просмотра телевизора. На крыше решено было разместить зоны для сна и отдыха, а вечером организовывать эстраду с танцплощадкой. В самих квартирах предполагались раздвижные перегородки, современная встроенная мебель, двигающиеся по потолку лампы, небольшая кухня-буфет. После торжественной фотофиксации результата, Дом нового быта отдают под жильё для аспирантов и стажеров МГУ — и богатое внутреннее наполнение нарезают на комнаты, уничтожая первоначальный архитектурный замысел. Как это часто случалось, экспериментальная постройка с массой преимуществ коллективного проживания стала простым общежитием эффектного вида.
Северное Чертаново называли районом победившего коммунизма: больше 30 вариантов планировок квартир, пруды, подземные гаражи и проезды, шведская система вакуумного мусороудаления, обширные вестибюли с зимними садами и художественные мастерские на крышах… В планах была даже доставка продуктов по подземным тоннелям из общественной кухни, способной выполнить 1600 заказов в сутки. Но в дефицитных 1980-х этот замысел не воплотился. Зато воплотилось многое из остального задуманного в Чертаново — редкость для модернистской жилой архитектуры.
Район строился в 1972–1983 годах, что породило миф о его олимпийском предназначении. Но он привлекателен и без олимпийского прошлого. Достаточно взглянуть на сложные террасные фасады с горизонтальными цветочницами, дополняющими зелень холмов, чтобы понять почему это место так любят фотографы и киношники. Брутализм Чертаново смягчен ландшафтным дизайном. А бетон стен сейчас красят в белый, создавая более яркую модернистскую композицию.
Родина хрущевок. Именно здесь в 1956–1959 годах построили 16 экспериментальных домов для проверки новых экономичных методов строительства, которые впоследствии будут применяться по всей стране. Уменьшенная высота потолков, линолеум вместо паркета, сидячие ванны и «шведские» окна без форточек компенсировались тихими пешеходными дворами, плескательными бассейнами для детей, кинотеатром и системой озеленения с вьющимися по фасадам растениями. Вся эта экономия привела к снижению стоимости строительства лишь на 8-10% — но смогла запустить процесс типового строительства. Так, панельный дом инженера Виталия Лагутенко (да, это дедушка Ильи Лагутенко) станет основой для запуска серии К-7, одной из самых массовых в СССР.
Черемушек будет еще много: название района станет именем нарицательным. На него приедут посмотреть более сорока тысяч экскурсантов. А Дмитрия Шостаковича район вдохновит на оперетту «Москва, Черемушки».
Народное название этого дома родилось легко: дом стоит на сорока бетонных ногах, а его панели расположены внахлёст, напоминая чешую насекомого. Есть у дома и более официальное название «Дом авиаторов на Беговой», ведь строился он для сотрудников завода «Знамя труда» и КБ Сухого.
Пожалуй, это самый яркий пример брутализма в Москве. Суровый образ дополнен примыкающими к фасаду бетонными башнями, прорезанными окнами-бойницами. Визуализацию метафоры «Мой дом — моя крепость» довершают постмодернистские двери в технические помещения, напоминающие о Средневековье. Но модернизм — это в первую очередь функциональность: в башнях с бойницами расположены противопожарные лестницы, ножки предотвращают скопление вредных газов от близлежащего шоссе, панели внахлёст защищают межпанельные швы от влаги.
Стремящуюся в будущее советскую науку 60-х требовалось репрезентативно представить новой архитектурной доминантой, увенчанной золотой короной, которую прозвали «золотыми мозгами». Золотое навершие в связке с белой облицовкой камнем, часами и закрытым внутренним двором символически связано с располагающимся недалеко Андреевским монастырем – центром московского образования XVII века.
Внутренний двор украшен скульптурой «Аллегория пространства и времени», — науку она изображает как величину постоянную в пространстве и времени. Но главная аллегория — само здание. Это яркий пример советского долгостроя. Конкурс прошел в 1967 году, а достроили здание только к 1997 году. За это время изменилась не только архитектурная мода, но и отношение к науке в стране. «Золотые мозги» выступили водоразделом между модернизмом и постмодернизмом, между СССР и молодой Россией.
Одно из самых противоречивых зданий, построенных для советской науки. Архитектор Леонид Павлов задумал его в виде двух смещенных пластин: одна — для кабинетов ученых, вторая — для огромных ЭВМ.
Пластина для компьютеров выглядит как матрица, составленная из темного стемалитового стекла, оконных проемов и тонкой сетки алюминиевого профиля. Она дополнена бетонно-мозаичной «Лентой Мёбиуса», прозванной в народе «ухом». Окна пластины для людей объёмнее и выглядят как надежная основа технического блока.
Построенный в 1966–1978 годах «Дом с ухом» должен был стать символом симбиоза человеческого разума и техники. Но человеческий разум вскоре так уменьшил размеры техники, что огромные залы для компьютеров стали не нужны: их приспособили под комнаты для семинаров. Пластина для ученых тоже не совсем удалась: маленькие кабинеты и узкие коридоры не способствовали общению и обмену идеями. Но здание получилось таким эстетским, что о функциональных провалах никто не вспоминает.
Библиотека, построенная в 1960–1974 годах по проекту Якова Белопольского, стала символом гуманитарного знания. Общий облик постройки намекает на привлекательность и закрытость научной литературы, ведь воспользоваться фондами мог далеко не каждый желающий. Воплощением этой труднодоступности стал беломраморный мостик, перекинутый через бассейн-ров. У бассейна была и функциональная роль: он был частью системы кондиционирования.
Фонды хранятся на первых двух этажах, оформленных белыми ребрами, на третьем же этаже — просторный читальный зал, оформленный по примеру библиотеки Алвара Аалто в Выборге. 264 световых фонаря и сплошное остекление дают эффект открытости и свободы.
Библиотека стала и символом возрождения архитектуры модернизма. После пожара в 2015 году, архитектурное сообщество обратилось к руководству страны с просьбой восстановить здание. И его восстановили, хотя и не совсем точно: бассейн заменили озелененными общественными пространствами.
Новый МХАТ построили в 1966–1973 годах недалеко от старого — и при оформлении переняли дух шехтелевского модерна. Массивная стена-экран над входом, напоминает знаменитый занавес с чайкой и символически, и цветом армянского туфа. Фонари на фасаде и резные двери с латунной фурнитурой тоже перекликаются со зданием в Камергерском. Передана не только история, но и дух: даже гранитная терраса настраивает на сложные переживания. Архитектор Владимир Кубасов обошелся без вывески: архитектура говорит сама за себя. Название на фасаде появилось уже в наши дни.
Внутри — «проспект внутри бульвара» с огромными затемненными фойе, графичными лестницами и зимними садами. Интерьеры — тонкое ремесло: Кубасов сам вырезал в бетоне фактуру коры дуба и разрабатывал крючки для гардероба. МХАТ получился тяжелым и монументальным, фактурным и выразительным, цельным образцом советского искусства, органично сочетающим в себе традицию и современность. Предзнаменование эпохи «говорящей архитектуры».
Один из первых модернистских кинотеатров СССР построен в 1957–1961 годах. Соседствуя с авангардным зданием газеты «Известия», кинотеатр напоминает о тесной связи стилистики 1920-х и 1960-х. Огромная консольная крыша, летящей диагональю нависающая над остекленным фасадом, напоминает о работах Константина Мельникова. Дополняют эффект погружения в первую волну модернизма и разорванные буквы названия на козырьке. Сам объем здания остеклен с трех сторон, обнажая интерьеры общественного пространства. Этот прием позволил Пушкинской площади задышать, стать более приветливой и открытой, отражая дух эпохи оттепели. Впрочем, сегодня стены завешены рекламными афишами и замысел архитектора Юрия Шевердяева прочувствовать сложно. О первоначальном духе объединения пространств напоминает только эффектная лестница к главному входу. Лестница нависает над дорогой и позволяет удобно войти в здание со стороны парка, образуя парадный вход, подходящий для красных ковровых дорожек кинофестивалей.
Создательница первого в мире детского музыкального театра Наталия Сац лично стремилась обеспечить своё детище достойным домом — и в 1967–1979 он был построен. Место неслучайно: рядом Дворец пионеров и цирк на проспекте Вернадского. Эта «детская ось» рассказывает историю модернизма игрового и привлекательного. На бруталистский основной объём театра с мощными башнями высажено множество скульптур — от трубадуров до Синей птицы (снова неслучайно: музыку к одноименному МХАТовскому спектаклю написал отец Наталии, Илья Сац). Будто дети слепили из песка замок и украсили его всем, что подвернулось.
В интерьерах фрески Георгия Гольца и скульптуры Вячеслава Клыкова спорят своей декоративностью с росписью мебели под хохлому и палех. В игровую атмосферу уникального театра зрителей погружает и экспериментальная архитектура: уникальная трехпортальная сцена, криволинейные стены, ротонда между гардеробом и фойе, мостики-переходы и амфитеатр внутреннего двора.
Знаменитый театр долго ютился в старом электротеатре «Вулкан», даже без карманов сцены. Это «любимое Любимовым» старое пространство сохранили, пристроив к нему в 1973–1980 годах современное театральное здание в стилистике кирпичного модернизма.
Кирпич создатели решили сделать на сантиметр ниже обычного — и смогли договориться с Загорским предприятием, делающим кирпичи из прибалтийской глины для реставрации Кремля. Чтобы добыть металлические фермы для перекрытий Высоцкий давал концерты перед нужными людьми. А выступить на новой сцене с семью вариантами трансформации не успел.
В результате всех этих мытарств Москва получила тонкую театральную архитектуру. При всей своей тяжеловесности здание почти растворяется в окружении, спадая объемами по спуску Верхней Радищевской. Цветом кирпича и белыми наличниками окон театр перекликается со храмом Святителя Николая напротив, почти глухие стены изолируют сложные криволинейные интерьеры от шумной дороги.